Сталь Анатольевич Шмаков был постоянным автором липецкой прессы (с 1964 года он жил в г. Липецке). В газете «Липецкое обозрение» был опубликован цикл статей-воспоминаний о встречах с людьми, составившими славу или традиции России.

Первая статья цикла возвращает в 1953 год... Этот период жизни Сталя Анатольевича связан с селом Северное Новосибирской области. Здесь начиналась его педагогическая биография.

В начале 50-х годов, когда еще жил и правил Сталин, я работал на одном из «островов архипелага ГУЛАГ». Может быть, сегодня это звучит кощунственно, но это было. Координаты острова таковы: Новосибирская область, Северный район, село Северное. А работал я, естественно, не надзирателем, не охранником, а простым учителем в обычной школе, где обучались сельские ребятишки, в том числе дети ссыльных и спецпереселенцев, а также ссыльные дети.

Я не оговорился, в Советском Союзе детей ссылали с 14 лет, а расстреливали с... 12 лет, согласно Указу от 7.04.1935 года, подписанного «всесоюзным старостой» М.И. Калининым и утвержденного лично отцом всех народов и детей товарищем Сталиным. Детей, естественно (противоестественно любому цивилизованному миру), расстреливали и ссылали за ре-прессированных или расстрелянных родителей.

Конечно, в сравнении с такими известными «столицами» и «центрами» социалистической изуверской каторги, как Магадан, Воркута, Салехард, Соловки, мое Северное можно назвать, ну, если не санаторием, то все-таки чем-то близким к «зоне отдыха». В наш район, его самые таежные и тундровые точки, ссылали ЧСВН, что в переводе с людоедского на русский означало «членов семей врагов народа». Дети старше 13 лет обозначались как ДНВ — «дети врагов народа».

Правда, почти каждый из этих несчастных ЧСВН на всякий случай уже где-то отсидел 10—15 лет. И, все-таки, здесь они имели право строить дома, работать, огородничать, рыбачить, заводить семьи, вызывать на жительство родичей, учить детей в школе. Были у них и жесткие обязанности, ограничения: еженедельно отмечаться у своего оперуполномоченного МГБ, отдавать на проверку все письма и посылки, по любому поводу подавать унизительные прошения, являться на профилактические беседы, в основном на тему «преимуществ социалистического строя». И никогда не выезжать за пределы «острова» Северное.

Сейчас, очевидно, уже невозможно установить и понять, по каким критериям отбирались кандидаты на проживание у границы Васюганских болот, которые широкой лентой отсоединяли Сибирь от тундры. Болота были государственной границей советских изгоев. Дорога, точнее гать, по которой гнали, как скот, очередную партию «врагов народа», начиналась у небольшого городка Каинска — Куйбышева. Он издревле был знаменит как перевалочная база известного сибирского тракта каторжан, потому и носил до революции имя Каинск.

До Каинска — Куйбышева ЧСВН везли в телячьих вагонах. Здесь обрывалась последняя железнодорожная ветка. Далее путь почти в две сотни километров до Барабинской степи и болотам ссыльные преодолевали пешком. Скудную поклажу везли на телегах.

Я несколько раз прошел пешком этот крестный путь. В те годы по нему преимущественно шли женщины, старухи, дети. Да, в каждой партии были дети без родителей. Мальчики и девочки 14, 15, 16 лет из разоренных человеческих гнезд. Ссыльные дети с изувеченной судьбой.

В лагерях и тюрьмах, в специальных детских домах их все же одевала, обувала пусть в отрепья, их кормила и поила, не уточняю как и чем, могущественная система ГУЛАГа.

В ссылках же они были предоставлены самим себе. Они, в отличие от политических ссыльных — большевиков, эсеров дореволюционного времени, которым царское правительство назначало достаточную для жизни «стипендию», не имели никаких средств к существованию. Кто-то нищенствовал. У большинства ссыльных ребят все силы уходили на борьбу со своей несчастливостью — на рост сил не оставалось. Их выручало милосердие местного населения — русских, чувашей, остяков. Некоторых брала под свое крыло община взрослых ссыльных. По легендам, в этой общине были тайные партийные ячейки, взносы и особые кассы милосердия. Но... Это только легенды, пробивающиеся сквозь отупляющую немоту того времени. Нам, молодым учителям, коих послал комсомол в район повышенной «политической радиации», не положено было совать нос в жизнь политических ссыльных. В первые минуты пребывания на месте предполагаемого подвижничества мы познакомились с ее Величеством родной системой сыска и надзора. Молоденький шофер разбитой полуторки, на которой мы тряслись два дня, хорошо зная территориальные законы, подкатил прямо к крыльцу местной «Лубянки». И нас приветствовал улыбающийся, затянутый немыслимой портупеей главный чекист района, на землях которого, по аналогии известных сравнений, могли бы разместиться пять Англий или одна Франция. Звали чекиста капитан Антипов. Капитан быстренько обрисовал обстановку возможных происков агентов империализма, прочитал «секретную» бумагу о том, чего нельзя делать, проживая в данном селе. Бумагу мы подписали, проникаясь значимостью своего положения на территории «архипелага». Объективности ради замечу, что капитан Антипов к детям-ссыльным относился по-божески. Более того, позднее между нами возникли даже приятельские отношения (капитану очень был нужен аттестат зрелости), и он вытаскивал меня на глухариную охоту. На охоте, естественно, мы выпивали положенную бутылку спирта, и капитан начинал материться.

— С..., детей-то за что? У нас дети за отцов не отвечают.

Нет! Дети в родном Отечестве несли за отцов тяжелейший крест узурпированных свобод и классового остервенения сталинщины. В те годы за социализм легче было умереть, чем жить в нем, да еще в положении политзаключенных и на цензурных традициях воспитания.

Сбежать из ссылки было невозможно. Да и некуда. Однако в этом медвежьем углу все-таки ребятам оставался шанс выжить.

Сталин лишил несколько поколений ребят двух важнейших воспитательных университетов — дедов и отцов. Лишил и перспектив. Ссыльные ребята, оканчивая десятилетку, на дальнейшее рассчитывать не могли. Моим повезло: в марте 1953 года тиран умер. В июне выпускники получили аттестаты. Но у всех еще оставались сроки. И мы писали сотни писем во все ВУЗы Сибири: «...в порядке исключения прошу принять...». Хотя еще была жива инерция страха, появились и первые лучики надежды на досрочное освобождение.

У нас в стране пока нет научных обобщений и точных данных жертв того геноцида, особенно против детей.

Недавно газета «Аргументы и факты» назвала такую цифру: в ссылках, на спецпоселениях к 1950 году находилось «всего» 2 млн. 700 тыс. человек. Уточняю: не в тюрьмах, не в лагерях «архипелага» — только в ссылке. Сколько же этих бедолаг томилось в том Северном районе — не знаю. Это были люди разных возрастов, национальностей, профессий. Преимущественно интеллигенция. В том числе так называемые «бывшие». «Бывшие» — нормальные люди, вся вина которых заключалась для сталинистов лишь в том, что они были чьими-то родичами. К сожалению, режим ссылки не позволил мне проявлять особый интерес к этим людям. И я вспоминаю лишь тех, кто имел отношение к школе, к детям.

Среди учителей школы было два академика. Один — Юрий Борисович Румер — крупнейший физик-теоретик, ядерщик. Есть данные, что он был представлен к Нобелевской премии, когда уже находился в ссылке, и по этому поводу был очередной паскудный скандал. Через год после смерти Сталина он стал директором Института ядерной физики. У нас он вел арифметику в пятом классе и ... пение.

Другая — Лидия Евсеевна Абрамович — биохимик, заместитель Н.К. Крупской по детским домам и приютам сирот. В школе она руководила кукольным кружком, кажется, за 30 рублей.

Кочегаром в школе состоял Савва Саввич Морозов — сын известного капиталиста-текстильщика Саввы Тимофеевича, который, как известно, дружил с Ф. Шаляпиным, М. Горьким и давал деньги на революцию. «Наш» Морозов считался крупнейшим ирригатором России. Именно поэтому ему отвели роль кочегара. Революционная страна в ирригаторах не нуждалась. В школьной столярке стеклили рамы двоюродный брат Керенского и заместитель мэра Москвы, профессор Миллер (их имена я не запомнил). В сторожах школы ходил бывший первый заместитель наркома Орджоникидзе. В техничках — сестра Рыкова, того самого, что сменил Ленина после его смерти на главном посту нового государства, а позднее был расстрелян по приказу Сталина. Список «бывших» с известными фамилиями России, проживавших в нашем селе, довольно широк. Это и врачи, которые якобы отравили Горького (из тех, кого не расстреляли). Это и один из главных священнослужителей России. В Северном он работал в бане, продавал билеты. На нашем «островке архипелага» среди ссыльных были комкоры, генералы, театральные режиссеры, инженеры, ученые, музыканты. Как же бездарно распорядилась сталинская власть крупнейшими личностями! И без того тончайший слой интеллигенции стал практически невидимым. Фракция Сталина строила новое общество без интеллигенции.

На чьи же плечи могли опираться дети в то время? В той северной школе было много хороших учителей. Иосиф Маевский — директор школы — заводил огороды, урожай с которых потихоньку отдавал обездоленным детям. Старейшая учительница, чувашка Анна Ивановна Кухта, собирала детей-изгоев вроде бы на дополнительные занятия (эти дети, кстати, учились прекрасно), а сама кормила их печеной картошкой, поила чаем и ... играла с ними до ночи в подкидного дурачка. Учительница Антонина Ивановна Крупницкая на праздники «соображала» для таких ребят подарки-кульки с сушеной рыбой, ягодой, луком. Все сельские учителя посильно помогали этим отпавшим от Родины детям. Воспитывать ребят свободными в несвободной стране — это уже была доблесть тех лет.

...Прошло с того времени почти полвека. Пожелтевшие редкие фотографии моего альбома хранят мгновения эпохи культа посредственности, культа тирана. Дети есть дети. Они и в неволе оставались детьми. Некоторые ждали и верили, писали бесполезные письма то Сталину, то Калинину. Они не знали, что их письма из Северного никуда не уходили.

В августе позапрошлого года судьба подарила мне встречу с моими бывшими питомцами. Они съехались на встречу в Санкт-Петербург. Встреча была радостной и горестной. Она-то и заставила меня взяться за перо. Ссыльные дети не потерялись в жизни. Все они выучились. Есть даже доктора наук, доценты, кандидаты. Есть просто очень хорошие люди. Они состоялись. Роза Бойкова ныне завуч педагогического училища, все годы ссылки прожила в кладовке без окон, спала на завшивленном тряпье. Вставала в шесть утра, чтобы «осмотреть» себя и выглядеть «не хуже других». Саша Эрст — латышка — преподаватель русского языка и литературы. Ей пришлось в ссылке осваивать русский язык, чтобы учиться дальше. Старшие сестры работали в колхозе, чтобы учить младшую. А колхозы тех лет рассчитывались «палочками» — трудоднями без оплаты. «Старшим» сестрам было по 16 и 17 лет, Саше — 14. И все они были ссыльными...

Зачем я решил об этом рассказать?

До сих пор, не смотря на лавину информации о чудовищном прошлом эпохи Сталина, даже некоторые студенты нашего Липецкого педагогического института возбужденно, крикливо защищают генералиссимуса. Поют ему гимны с чужих голосов. Мне жаль их. Они тоже еще не вышли из стада.

Великая нация, великое общество на много лет стало великим и послушным стадом. Репрессивная политика изменила чуть ли не физиологию человеческой психики, морали, духа. За скобки бытия были вынесены основные составляющие жизни человека: любовь, семейные узы, уважение к старости и слабости, к личности человека вообще. Возмездием за малодушие и страх становилось массовое состояние абсолютной рабской покорности. Люди жили по законам лжи и, увы, приспосабливались к ней, опираясь на узаконенную аморальность, либо мораль была публично похоронена.

В Богом забытом селе Северное и местные жители, и, тем более, ссыльные взрослые и дети, ходили по улицам согнувшись.

Сколько же изломанных судеб удивительных людей, способных составить славу России, я встречал на своем веку! К известным чисто российским вопросам — «Что делать?» и «Кто виноват?» — я бы добавил еще один — «Зачем?».

Зачем надо было столько лет бороться со своим народом, с детьми, сгибая всех в бараний рог ради утопических идей и целей, ради новой коммунистической «морали», слепленной на костях уничтоженного великого русского православия?! Зачем?!

Память о тех временах, о детях, лишенных детства начисто, жжет мое сердце...

На встрече в Санкт-Петербурге у бывших ссыльных школьников тосты были за родную, за свою многострадальную Державу, за Память и Покаяние, за сельских учителей, за то, чтобы никогда на преображающейся нашей Родине не создавались более зоны ГУЛАГов.